Неточные совпадения
За ним пошли шестеро, Самгин — седьмой. Он видел, что всюду
по реке
бежали в сторону
города одинокие фигурки и они удивительно ничтожны на широком полотнище реки, против тяжелых дворцов, на крыши которых опиралось тоже тяжелое, серокаменное небо.
Слаб был тоже и выпить, и, когда наступал ему срок, то хмельной
по городу бежит нагишом и вопит;
город не знатный, а все зазорно.
Все это —
город, прохожие, тротуар,
по которому я
бежал, — все это было уже не мое.
Когда судно приставало к
городу и он шел на рынок,
по — волжскому на базар,
по дальним переулкам раздавались крики парней; «Никитушка Ломов идет, Никитушка Ломов идет!» и все
бежали да улицу, ведущую с пристани к базару, и толпа народа валила вслед за своим богатырем.
А через час выбежал оттуда, охваченный новым чувством облегчения, свободы, счастья! Как случилось, что я выдержал и притом выдержал «отлично»
по предмету, о котором, в сущности, не имел понятия, — теперь уже не помню. Знаю только, что, выдержав, как сумасшедший, забежал домой, к матери, радостно обнял ее и, швырнув ненужные книги,
побежал за
город.
А пароход быстро подвигался вперед, оставляя за собой пенившийся широкий след. На берегу попадались мужички, которые долго провожали глазами удивительную машину. В одном месте из маленькой прибрежной деревушки выскочил весь народ, и мальчишки
бежали по берегу, напрасно стараясь обогнать пароход. Чувствовалась уже близость
города.
— Все это так и есть, как я предполагал, — рассказывал он, вспрыгнув на фундамент перед окном, у которого работала Лиза, — эта сумасшедшая орала, бесновалась, хотела
бежать в одной рубашке
по городу к отцу, а он ее удержал. Она выбежала на двор кричать, а он ей зажал рукой рот да впихнул назад в комнаты, чтобы люди у ворот не останавливались; только всего и было.
Ей приходилось жить под чужим именем, пользуясь фальшивым документом, переодеваться, скрываясь от шпионов, возить пуды запрещенных книг
по разным
городам, устраивать
побеги для ссыльных товарищей, сопровождать их за границу.
Прошло еще несколько дней. Члены «дурного общества» перестали являться в
город, и я напрасно шатался, скучая,
по улицам, ожидая их появления, чтобы
бежать на гору. Один только «профессор» прошел раза два своею сонною походкой, но ни Туркевича, ни Тыбурция не было видно. Я совсем соскучился, так как не видеть Валека и Марусю стало уже для меня большим лишением. Но вот, когда я однажды шел с опущенною головою
по пыльной улице, Валек вдруг положил мне на плечо руку.
По улицам
города я шатался теперь с исключительной целью — высмотреть, тут ли находится вся компания, которую Януш характеризовал словами «дурное общество»; и если Лавровский валялся в луже, если Туркевич и Тыбурций разглагольствовали перед своими слушателями, а темные личности шныряли
по базару, я тотчас же
бегом отправлялся через болото, на гору, к часовне, предварительно наполнив карманы яблоками, которые я мог рвать в саду без запрета, и лакомствами, которые я сберегал всегда для своих новых друзей.
Так,
по крайней мере, все его в нашем
городе звали, и он не только не оставался безответен, но стремглав
бежал по направлению зова. На вывеске, прибитой к разваленному домишке, в котором он жил, было слепыми и размытыми дождем буквами написано: «Портной Григорий Авениров — военный и партикулярный с Москвы».
Жандармский ключ
бежал по дну глубокого оврага, спускаясь к Оке, овраг отрезал от
города поле, названное именем древнего бога — Ярило. На этом поле,
по семикам, городское мещанство устраивало гулянье; бабушка говорила мне, что в годы ее молодости народ еще веровал Яриле и приносил ему жертву: брали колесо, обвертывали его смоленой паклей и, пустив под гору, с криками, с песнями, следили — докатится ли огненное колесо до Оки. Если докатится, бог Ярило принял жертву: лето будет солнечное и счастливое.
Во время дороги они мало разговаривали, и то заводил речи только Николай Афанасьевич. Стараясь развлечь и рассеять протопопа, сидевшего в молчании со сложенными на коленях руками в старых замшевых перчатках, он заговаривал и про то и про другое, но Туберозов молчал или отзывался самыми краткими словами. Карлик рассказывал, как скучал и плакал
по Туберозове его приход, как почтмейстерша, желая избить своего мужа, избила Препотенского, как учитель
бежал из
города, гонимый Бизюкиной, — старик все отмалчивался.
Было не жарко. Солнце склонялось. Дорога, омоченная утренним дождем, не пылила. Тележка ровно катилась
по мелкому щебню, унося из
города четырех седоков; сытая серая лошадка
бежала, словно не замечая их тяжести, и ленивый, безмолвный работник Игнатий управлял ее
бегом при помощи заметных лишь опытному взору движений вожжами.
Люба стала главною нитью, связывающею его с жизнью
города: ей были известны все события, сплетни, намерения жителей, и о чём бы она ни говорила, речь её была подобна ручью чистой воды в грязных потоках — он уже нашёл своё русло и
бежит тихонько, светлый
по грязи, мимо неё.
«Оному Пугачеву, за
побег его за границу в Польшу и за утайку
по выходе его оттуда в Россию о своем названии, а тем больше за говорение возмутительных и вредных слов, касающихся до
побега всех яицких казаков в Турецкую область, учинить наказание плетьми и послать так, как бродягу и привыкшего к праздной и предерзкой жизни, в
город Пелым, где употреблять его в казенную работу. 6 мая 1773». («Записки о жизни и службе А. И. Бибикова».)
Дисциплина была железная, свободы никакой, только
по воскресеньям отпускали в
город до девяти часов вечера. Опозданий не полагалось. Будние дни были распределены
по часам, ученье до упаду, и часто, чистя сапоги в уборной еще до свету при керосиновой коптилке, вспоминал я свои нары, своего Шлему, который, еще затемно получив от нас пятак и огромный чайник,
бежал в лавочку и трактир, покупал «на две чаю, на две сахару, на копейку кипятку», и мы наслаждались перед ученьем чаем с черным хлебом.
Мы сопровождали этот груз издали
по главным улицам
города, чтобы все видели, что его везут в театр. За нами
бежали мальчишки, и к вечеру весь
город говорил об этом.
Наши лавочники, чтобы позабавить эту голодную рвань, поили собак и кошек водкой или привязывали собаке к хвосту жестянку из-под керосина, поднимали свист, и собака мчалась
по улице, гремя жестянкой, визжа от ужаса; ей казалось, что ее преследует
по пятам какое-то чудовище, она
бежала далеко за
город, в поле, и там выбивалась из сил; и у нас в
городе было несколько собак, постоянно дрожавших, с поджатыми хвостами, про которых говорили, что они не перенесли такой забавы, сошли с ума.
Сборской отправился на своей тележке за Москву-реку, а Зарецкой сел на лошадь и в провожании уланского вахмистра поехал через
город к Тверской заставе. Выезжая на Красную площадь, он заметил, что густые толпы народа с ужасным шумом и криком
бежали по Никольской улице. Против самых Спасских ворот повстречался с ним Зарядьев, который шел из Кремля.
Это известие заставило воеводу задуматься. Дал он маху — девка обошла, а теперь Арефа будет ходить
по городу да бахвалиться. Нет, нехорошо. Когда пришло время спуститься вниз, для допроса с пристрастием, воевода только махнул рукой и уехал домой. Он вспомнил нехороший сон, который видел ночью. Будто сидит он на берегу, а вода так и подступает; он
бежать, а вода за ним. Вышибло из памяти этот сон, а то не видать бы Арефе свободы, как своих ушей.
Было уже за полночь, когда он заметил, что над стадом домов
города, из неподвижных туч садов, возникает ещё одна, медленно поднимаясь в тёмно-серую муть неба; через минуту она, снизу, багрово осветилась, он понял, что это пожар,
побежал к дому и увидал: Алексей быстро лезет
по лестнице на крышу амбара.
Так говорит она самой себе и легкими, послушными шагами
бежит по дороге к
городу. У Навозных ворот около стены сидят и дремлют в утренней прохладе двое сторожей, обходивших ночью
город. Они просыпаются и смотрят с удивлением на бегущую девушку. Младший из них встает и загораживает ей дорогу распростертыми руками.
«Да и к чему
бежать, — продолжал он философствовать с горя, — здесь так пыльно, так душно, в этом доме так все запачкано; в этих присутствиях,
по которым я слоняюсь, между всеми этими деловыми людьми — столько самой мышиной суеты, столько самой толкучей заботы; во всем этом народе, оставшемся в
городе, на всех этих лицах, мелькающих с утра до вечера, — так наивно и откровенно рассказано все их себялюбие, все их простодушное нахальство, вся трусливость их душонок, вся куриность их сердчишек, — что, право, тут рай ипохондрику, самым серьезным образом говоря!
Место, занятое бедным становищем, было за
городом, на обширном и привольном выгоне между рекою и столбовою дорогою, а в конце примыкало к большому извилистому оврагу,
по которому
бежал ручеек и рос густой кустарник; сзади начинался могучий сосновый лес, где клектали орлы.
Пустошный человек взял задаток и
побежал, наказав семейству рано пообедать и за час перед тем, как ударят к вечерне в первый колокол, взять каждому с собой
по новому ручному полотенцу и идти за
город, на указанное место «в бедный обоз», и там ожидать его. Оттуда немедленно же должен был начинаться поход, которого,
по уверениям антрепренера, не могли остановить никакие принцы, ни короли.
И идем мы опять мирно и благополучно и, наконец, достигши известных пределов, добыли слух, что изограф Севастьян, точно, в здешних местах ходит, и пошли его искать из
города в
город, из села в село, и вот-вот совсем
по его свежему следу идем, совсем его достигаем, а никак не достигнем. Просто как сворные псы
бежим,
по двадцати,
по тридцати верст переходы без отдыха делаем, а придем, говорят...
Настоящий степенный старовер, разумеется, всегда подобной суеты чуждается и от общения с чиновниками
бежит, ибо от них мы, кроме досаждения, ничего не видели, но Пимен рад суете, и у него на том берегу в
городе завелось самое изобильное знакомство: и торговцы, и господа, до которых ему
по артельным делам бывали касательства, все его знали и почитали его за первого у нас человека.
Выехали за
город и
побежали рысью
по большой дороге. Здесь уже не пахло акацией и сиренью, не слышно было музыки, но зато пахло полем, зеленели молодые рожь и пшеница, пищали суслики, каркали грачи. Куда ни взглянешь, везде зелено; только кое-где чернеют бахчи да далеко влево на кладбище белеет полоса отцветающих яблонь.
Между тем на площади начиналось движение. Когда оба мишуреса, как сумасшедшие, выскочили из дома Баси и
побежали к своим дворам, оттуда стали появляться люди, быстро пробегавшие из дома в дом, исчезавшие в соседних улицах и переулках. От двора Баси возбуждение разливалось
по городу, разнося великую новость: рэб Акива находится в N…
— Нет, не самолюбивее, а так как-то… в общежитие, стало быть, вошло. Кабы самолюбие, так он, получивши плюху-то,
бежал бы куда-нибудь, а то получит, да так с плюхой и ходит
по городу.
Не стая белоснежных лебедей плавно несется
по водным зыбям, широ́ко раскинув свои полотняные крылья, — стройные расшивы
по Волге
бегут и еле двигаются черепашьим ходом неуклюжие коноводки, таща за собой целые
города огромных ладей…
Кроме дней обрядных, лишь только выдастся ясный тихий вечер, молодежь, забыв у́сталь дневной работы, не помышляя о завтрашнем труде, резво
бежит веселой гурьбой на урочное место и дó свету водит там хороводы, громко припевая, как «Вокруг
города Царева ходил-гулял царев сын королев», как «В Арзамасе на украсе собиралися молодушки в един круг», как «Ехал пан от князя пьян» и как «Селезень
по реченьке сплавливал, свои сизые крылышки складывал»…
Прибежал товарищ, собрался народ, смотрят мою рану, снегом примачивают. А я забыл про рану, спрашиваю: «Где медведь, куда ушел?» Вдруг слышим: «Вот он! вот он!» Видим: медведь
бежит опять к нам. Схватились мы за ружья, да не поспел никто выстрелить, — уж он пробежал. Медведь остервенел, — хотелось ему еще погрызть, да увидал, что народу много, испугался.
По следу мы увидели, что из медвежьей головы идет кровь; хотели идти догонять, но у меня разболелась голова, и поехали в
город к доктору.
Шумит,
бежит пароход… Вот на желтых, сыпучих песках обширные слободы сливаются в одно непрерывное селенье… Дома все большие двухэтажные, за ними дымятся заводы, а дальше в густом желто-сером тумане виднеются огромные кирпичные здания, над ними высятся церкви, часовни, минареты, китайские башенки… Реки больше не видать впереди — сплошь заставлена она несчетными рядами разновидных судов… Направо
по горам и
по скатам раскинулись сады и здания большого старинного
города.
Клич подхватывался, передавался
по всему
городу, и каждый студент обязан был
бежать на выручку к товарищам. Впрочем, в мое время крик этот уже был запрещен.
— Народу-то сколько! — вздохнул Невыразимов, поглядев вниз на улицу, где около зажженных плошек мелькали одна за другой человеческие тени. — Все к заутрене
бегут… Наши-то теперь, небось, выпили и
по городу шатаются. Смеху-то этого сколько, разговору! Один только я несчастный такой, что должен здесь сидеть в этакий день. И каждый год мне это приходится!
Я два раза прошел туда и назад мимо англичанина, с невыразимым наслаждением оба раза, не сторонясь ему, толкнув его локтем, и, спустившись с подъезда,
побежал в темноте
по направлению к
городу, куда скрылся маленький человек.
Четырнадцатого сентября Ермак спустился
по Тоболу, имея под начальством всего только 545 человек, и при впадении реки в Иртыш увидел массы татар, которые, однако,
бежали и дали ему возможность подняться вверх
по Иртышу до Заостровских Юрт, где он взял приступом
город мурзы Атики. Здесь на казаков снова напало раздумье.
Не успев еще поместиться, солдаты
бежали на улицу осматривать
город и
по слуху о том, что всё брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи.
Теперь уже девочки не идут, а почти
бегут по людным улицам
города. Феерично-волшебными кажутся Даше освещенные окна магазинов. А все же променяла бы она всю эту красоту на скромный маленький домик подле церкви там, в селе, на горушке.
Беги скоро за
город,
по дороге к Азоту.
Саженях в полутораста вверх от плашкотного моста, против самой крестовой тропы, левый берег пересекается глубокою котловиною,
по дну которой очень быстро
бежит прозрачный и довольно глубокий ручей «Гремяк». Гремяк вытекает всего верст за шесть от
города из чистого подгорного источника, называвшегося Гремучим Колодцем. Шибко несется этот чистый ручей
по глубокому удолью, оживляя его своим веселым рокотом, и впадает под прямым углом в речку.